Думала, что медленно пишется, а опять за четыре дня управилась. Стала всё меньше и меньше по объёму писать. Надо постараться на финал бабахнуть рассказище.
Обложка
Марта лежала в темноте и считала пульс, прижав пальцы к запястью. Двести пятьдесят пять, двести пятьдесят шесть… Было только семь утра, а она уже выспалась, что после долгой бессонницы казалось подозрительным. Сердце билось спокойно — тоже новость. Марта села на кровати и потянула свитер за рукав, но он прилип к креслу и не двигался. Она дернула сильнее — безрезультатно.
— Ну вот ещё, — возмутилась Марта и подтянула кресло к кровати, чтобы вытащить свитер из-под кота. В итоге она совсем замёрзла и одевалась уже наспех: свитер, тёплые штаны, носки. Не включая свет, она сделала быструю зарядку по старой привычке и пошла в ванную. Кот лениво сполз с кресла и потянулся следом, но не успел, остался сидеть у двери.
читать дальшеНа кухне горел тусклый жёлтый свет и шкворчала сковорода. Папа, жуя незажжённую сигарету, возвышался над плитой и ковырял лопаткой. На нём была старая вельветовая рубаха непонятного оттенка красного с пропалиной на кармане.
— Что готовишь, па? — спросила Марта, выглянув из-за дверного проёма.
— Картошку жарю.
— Каждый раз надеюсь, что ты ответишь «блинчики».
Папа обернулся и посмотрел на Марту. Его агрессивно-густые брови приподнялись над очками.
— Хорошее настроение в семь утра?
Марта задумчиво пожала плечами.
— Возможно. Пойду Мишку разбужу.
— В семь утра? — услышала она уже за спиной.
Кот поплёлся за ней следом в Мишину комнату, Марта подхватила его и увалила всей тушей на дрыхнувшего брата. Миша заворочался, но спихнуть Бальзама было не так-то просто.
— Ну Бальза-ам, — простонал он и кое-как перевернулся на бок. Кот свалился ему за спину.
Марта уже успела распахнуть тёмные шторы. У Миши из окна было видно Дон, но сейчас он сливался с густым чёрно-белым небом в сплошное полотно. Торчали сухие ломаные камыши.
— Мишка, просыпайся! — сказала Марта, запрыгнув на кровать. Кот занял почти всё свободное место, и ей оставалось только усесться в ногах.
— Тебе опять не спится? — просипел Миша сонным голосом.
— Нет, сегодня я, как ни странно, выспалась.
— Тогда выйди и зайди нормальным утром. Часа через два.
Он натянул одеяло на голову, но Марта никуда не ушла.
— Я думаю, у него сегодня был бы день рождения.
— У кого? — промычал Миша из-под одеяла.
— У Данте.
Он неохотно высунул голову и посмотрел на Марту. Она положила ладони на грудину.
— Почему ты называешь его Данте?
— Я подумала, что нужно его как-то называть, и само пришло. Сегодня проснулась от того, что его сердце будто ожило.
— Это ведь теперь твоё сердце.
— Ну знаешь… Не совсем. Оно ведь было его сердцем много лет. Мне всё снился этот сон. Даже не сон, а как будто… если бы страх мог присниться. Думаю, это была его смерть.
Миша высунул руку из-под одеяла и потёр глаза.
— Это странно, — сказал он.
— Как посмотреть. Я думаю, он хорошим был. А это же, ну понимаешь… «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен»… Значит, я теперь буду хороша вдвойне!
— Ой, всё, иди отсюда, — хмыкнул Миша, вползая обратно под одеяло, но Марта шустро успела его стянуть.
— Ты всё равно уже проснулся! Пойдём жареную картошку есть.
Миша захныкал, как малое дитя.
— Ну почему опять с утра карто-ошка-а…
— Потому. Ты, что, не знаешь? Первое правило кухонного клуба…
— Жри что дают или сам готовь.
— Завтрак должен быть таким, чтобы есть не хотелось до следующего завтрака.
— Завтрак — это тебе не абы что.
— Вдруг война, а ты картошки не поел.
— Нечего копать Антошке, мы сожрали всю картошку.
Марта рассмеялась. Миша стал неохотно одеваться, выбираясь из-под одеяла по частям. Для своих пятнадцати он был мелковат и говорил высоким голосом, по-девчачьи, зато мог сразить харизмой и выразительными глазищами.
Марта Мишу любила до Луны и обратно, он был талантищем и в одиночку смог собрать деньги ей на операцию. Однажды он пришёл в палату, переодевшись бабушкой Юлей, и рассмешил Марту до слёз, хотя она знала, что он по ночам от страха плачет. Она и сама плакала, когда читала его посты в инстаграме (привет, это моя сестра Марта, вы, возможно, видели её на сцене в Молодёжном, вот она читает стихи Бродского, Марта может умереть в любой момент, пожалуйста, спасите ей жизнь).
Пока Мишка мылся, Марта притащила на кухню Бальзама и насыпала ему корма в миску. Уже вовсю пахла картошка, грелся чайник.
— Па, а ты знаешь, как он умер? — спросила Марта, усевшись в углу за стол. — То есть не умер… ну, ты понял.
— Почему я должен это знать?
— Потому что он спас мне жизнь?
— Твою жизнь спасли врачи, Марта.
Он поставил ей тарелку с горячей картошкой. Папа был занудой. Очки носил под стать: страшенные, заклеенные пластырем. Марта и не знала, как папа выглядит без этих очков, даже на всех старых чёрно-белых фотографиях он был в этих очках с пластырем. То есть они сломались ещё в Советском Союзе.
Марта взяла руками кусок картошки и стала есть.
— Ему было больно и страшно, — сказала она.
— Его избили на улице, — появившись в дверях, сказала мама. На ней был длинный фланелевый халат розового цвета. Лежали аккуратными волнами причёсанные золотые волосы. — И ещё я помню, что его звали Дмитрий, он был чуть младше тебя, двадцать один или двадцать два года. Больше я ничего не запомнила, прости, Марта, я так волновалась…
— Это уже хорошо, спасибо, ма. Мне кажется, у него сегодня день рождения.
— Ой, тогда же нужно кекс испечь! — воскликнула мама радостно и опустилась на стул, враз замечтавшись о кексе.
Мама была принцессой. Красивой, доброй и бесконечно наивной. Она могла бы стать актрисой, но не стала, обретя душевную гармонию и скромный заработок в рукоделии. До всяких вязаний, плетений, выкроек руки у неё были золотые, но ничего, кроме большого кекса с изюмом, готовить она не умела, потому на каждый праздник пекла его и очень радовалась. В семье все маму любили и заботились о ней, как о младшеньком ребёнке.
— Оля, завтра же Новый год, — наставительно сказал папа.
— Ох, точно. Как же кекс на Новый год… — вздохнула мама, всплеснув руками.
— Ничего, ма, не нужно сегодня кекс. — Марта погладила её по руке. — Я же точно и не знаю, сегодня день рождения или нет, мне только кажется, что сегодня. Зато мы будем ёлку наряжать!
Мама снова заулыбалась. Папа расставил тарелки с картошкой и сел.
— Ой, картошечка, сто лет не ел! — будто из ниоткуда появившись на свободном месте, сказал Миша.
— Целых сто лет? — переспросил папа. — Я тебе тогда завтра ещё пожарю.
Марта рассмеялась.
— Мишка, рифма к слову «папуля».
— Чистюля.
— Лапуля.
— Кастрюля.
— Так, отставить разговоры.
После картошки пили чай с печеньем и мечтали про ёлку. Вспоминали, кто в прошлом году распутывал гирлянду и кому в этом году распутывать. Бальзам, наевшись, лениво лежал у Марты на коленях и тоже, наверняка, мечтал о ёлке.
— Только мы сначала с Мишкой съездим в рощу, — сказала Марта.
Миша дёрнулся.
— Чего я там в декабре забыл?
— Ничего. Погулять.
— Ну Ма-арта-а. Там же даже снега нет на улице.
— А если поделюсь печенькой с тобой?
— Они, вообще-то, общие.
— А если я тебе песню спою?
— Это какую?
Марта с котом отправилась в комнату и, жутко грянув по клавишам старого, заваленного книгами пианино, пропела импровизированную песню «Пойдём со мной, Мишка, по роще гулять, в красивых ботинках в грязи щеголять». Бальзам от страха спрятался, Миша сказал, что красивых ботинок у него нет, и они с Мартой ещё час наряжались, чтобы идти «щеголять». Марта надела кожаную куртку и обмоталась разноцветным шарфом маминой вязки, Мишка нарядился в рубашку, новогодний свитер и тёплую безрукавку. Папа успел за это время достать со шкафа ёлку, коробок с игрушками и уйти на работу, мама вертелась рядом и гладила кота.
Вышли, когда уже посветлело. Марта выкатила из-под навеса свой скутер и какое-то время к нему приноравливалась, было странно, что так долго не ездила. Наконец, помахав маме в окно, они поехали. Выруливала Марта корявыми, неуклюжими улицами в сторону Мёртвого Донца: на другом берегу, на стрелке с Доном, была Кумженская роща. Переехали через мост, и Марта оставила скутер у гостиницы. У Миши после шлема волосы встали дыбом, и он надел шапку с ушами, а Марта встряхнула тёмные кудри.
Пошли через рощу в сторону мемориала. Лёгкий мороз прихватил землю, и грязи не было. Людей не было тоже — только голые деревья. Марта шла и смотрела по сторонам, голова у неё кружилась от воздуха. Казалось, будто она не была на улице много лет. Ещё совсем недавно она чуть не умерла, а теперь шла и дышала, живая. Чувство это было какое-то невозможное, хоть во всё горло кричи. Марта взмахнула шарфом, словно крыльями и, разбежавшись, «пролетела» между деревьями. Щёки у неё раскраснелись, она обернулась к Мише, улыбаясь.
— А ты идти не хотел, смотри, какая хорошая погода!
— Я кое-что нашёл, — сказал Миша задумчиво и поднял взгляд от телефона.
Марта подошла и заглянула ему через плечо.
— Я попробовал поискать по имени Данте и нашёл аккаунт в инстаграме. Последний пост — за день до твоей операции. И ещё я пролистал до прошлого года, у него, кажется, день рождения тридцатого декабря…
У Марты перехватило дыхание. Она взяла телефон и посмотрела аккаунт. Данте, как мама и говорила, был чуть младше, он ещё учился, судя по всему, на архитектора, большинство постов у него было с фотографиями или зарисовками зданий, залов, мостов. Сам он был солнечный: светловолосый, веснушчатый и на всех фото улыбался.
— Ой, Мишка… — Марта смахнула слезу со щеки. — Это и правда он. Ты представляешь! Какой красивый… Идём!
Она поцеловала брата в щёку и потянула вперёд. Они поспешили выйти к мемориалу, на свет.
— Сними меня, хорошо? Я хочу… Я скажу немного.
Марта стала у мраморных плит с именами и потёрла озябшие ладони, потопталась немного на месте. От волнения сердце стучало во всю силу. Миша начал запись на телефон, и она посмотрела в объектив.
— Привет, меня зовут Марта. Сегодня я жива, потому что мой младший брат Мишка собрал мне деньги на операцию по пересадке сердца и потому что множество людей приняли участие в этом сборе. Вы все спасли мне жизнь, спасибо. А ещё я жива, потому что умер Данте… Дима. Всё, что мне известно — его избили на улице, и врачи установили смерть мозга. Я точно знаю, что он был добрым, я чувствую, потому что он не умер до конца, его сердце бьётся у меня в груди, он теперь часть меня. Если вы знали его, если можете что-нибудь рассказать, свяжитесь, пожалуйста, со мной… Сегодня у него был бы день рождения.
Марта опустила взгляд, а когда подняла, увидела, что пошёл снег. Миша тоже отвёл глаза от экрана и заворожённо смотрел на медленно опадающие хлопья — первый снег этой зимой. Вдруг ощутилась удивительная тишина этого места. Марта взяла Мишину руку к себе в карман, и они молча пошли обратно домой — ёлку наряжать.
Обложка
Сердце
Марта лежала в темноте и считала пульс, прижав пальцы к запястью. Двести пятьдесят пять, двести пятьдесят шесть… Было только семь утра, а она уже выспалась, что после долгой бессонницы казалось подозрительным. Сердце билось спокойно — тоже новость. Марта села на кровати и потянула свитер за рукав, но он прилип к креслу и не двигался. Она дернула сильнее — безрезультатно.
— Ну вот ещё, — возмутилась Марта и подтянула кресло к кровати, чтобы вытащить свитер из-под кота. В итоге она совсем замёрзла и одевалась уже наспех: свитер, тёплые штаны, носки. Не включая свет, она сделала быструю зарядку по старой привычке и пошла в ванную. Кот лениво сполз с кресла и потянулся следом, но не успел, остался сидеть у двери.
читать дальшеНа кухне горел тусклый жёлтый свет и шкворчала сковорода. Папа, жуя незажжённую сигарету, возвышался над плитой и ковырял лопаткой. На нём была старая вельветовая рубаха непонятного оттенка красного с пропалиной на кармане.
— Что готовишь, па? — спросила Марта, выглянув из-за дверного проёма.
— Картошку жарю.
— Каждый раз надеюсь, что ты ответишь «блинчики».
Папа обернулся и посмотрел на Марту. Его агрессивно-густые брови приподнялись над очками.
— Хорошее настроение в семь утра?
Марта задумчиво пожала плечами.
— Возможно. Пойду Мишку разбужу.
— В семь утра? — услышала она уже за спиной.
Кот поплёлся за ней следом в Мишину комнату, Марта подхватила его и увалила всей тушей на дрыхнувшего брата. Миша заворочался, но спихнуть Бальзама было не так-то просто.
— Ну Бальза-ам, — простонал он и кое-как перевернулся на бок. Кот свалился ему за спину.
Марта уже успела распахнуть тёмные шторы. У Миши из окна было видно Дон, но сейчас он сливался с густым чёрно-белым небом в сплошное полотно. Торчали сухие ломаные камыши.
— Мишка, просыпайся! — сказала Марта, запрыгнув на кровать. Кот занял почти всё свободное место, и ей оставалось только усесться в ногах.
— Тебе опять не спится? — просипел Миша сонным голосом.
— Нет, сегодня я, как ни странно, выспалась.
— Тогда выйди и зайди нормальным утром. Часа через два.
Он натянул одеяло на голову, но Марта никуда не ушла.
— Я думаю, у него сегодня был бы день рождения.
— У кого? — промычал Миша из-под одеяла.
— У Данте.
Он неохотно высунул голову и посмотрел на Марту. Она положила ладони на грудину.
— Почему ты называешь его Данте?
— Я подумала, что нужно его как-то называть, и само пришло. Сегодня проснулась от того, что его сердце будто ожило.
— Это ведь теперь твоё сердце.
— Ну знаешь… Не совсем. Оно ведь было его сердцем много лет. Мне всё снился этот сон. Даже не сон, а как будто… если бы страх мог присниться. Думаю, это была его смерть.
Миша высунул руку из-под одеяла и потёр глаза.
— Это странно, — сказал он.
— Как посмотреть. Я думаю, он хорошим был. А это же, ну понимаешь… «Вы привлекательны, я чертовски привлекателен»… Значит, я теперь буду хороша вдвойне!
— Ой, всё, иди отсюда, — хмыкнул Миша, вползая обратно под одеяло, но Марта шустро успела его стянуть.
— Ты всё равно уже проснулся! Пойдём жареную картошку есть.
Миша захныкал, как малое дитя.
— Ну почему опять с утра карто-ошка-а…
— Потому. Ты, что, не знаешь? Первое правило кухонного клуба…
— Жри что дают или сам готовь.
— Завтрак должен быть таким, чтобы есть не хотелось до следующего завтрака.
— Завтрак — это тебе не абы что.
— Вдруг война, а ты картошки не поел.
— Нечего копать Антошке, мы сожрали всю картошку.
Марта рассмеялась. Миша стал неохотно одеваться, выбираясь из-под одеяла по частям. Для своих пятнадцати он был мелковат и говорил высоким голосом, по-девчачьи, зато мог сразить харизмой и выразительными глазищами.
Марта Мишу любила до Луны и обратно, он был талантищем и в одиночку смог собрать деньги ей на операцию. Однажды он пришёл в палату, переодевшись бабушкой Юлей, и рассмешил Марту до слёз, хотя она знала, что он по ночам от страха плачет. Она и сама плакала, когда читала его посты в инстаграме (привет, это моя сестра Марта, вы, возможно, видели её на сцене в Молодёжном, вот она читает стихи Бродского, Марта может умереть в любой момент, пожалуйста, спасите ей жизнь).
Пока Мишка мылся, Марта притащила на кухню Бальзама и насыпала ему корма в миску. Уже вовсю пахла картошка, грелся чайник.
— Па, а ты знаешь, как он умер? — спросила Марта, усевшись в углу за стол. — То есть не умер… ну, ты понял.
— Почему я должен это знать?
— Потому что он спас мне жизнь?
— Твою жизнь спасли врачи, Марта.
Он поставил ей тарелку с горячей картошкой. Папа был занудой. Очки носил под стать: страшенные, заклеенные пластырем. Марта и не знала, как папа выглядит без этих очков, даже на всех старых чёрно-белых фотографиях он был в этих очках с пластырем. То есть они сломались ещё в Советском Союзе.
Марта взяла руками кусок картошки и стала есть.
— Ему было больно и страшно, — сказала она.
— Его избили на улице, — появившись в дверях, сказала мама. На ней был длинный фланелевый халат розового цвета. Лежали аккуратными волнами причёсанные золотые волосы. — И ещё я помню, что его звали Дмитрий, он был чуть младше тебя, двадцать один или двадцать два года. Больше я ничего не запомнила, прости, Марта, я так волновалась…
— Это уже хорошо, спасибо, ма. Мне кажется, у него сегодня день рождения.
— Ой, тогда же нужно кекс испечь! — воскликнула мама радостно и опустилась на стул, враз замечтавшись о кексе.
Мама была принцессой. Красивой, доброй и бесконечно наивной. Она могла бы стать актрисой, но не стала, обретя душевную гармонию и скромный заработок в рукоделии. До всяких вязаний, плетений, выкроек руки у неё были золотые, но ничего, кроме большого кекса с изюмом, готовить она не умела, потому на каждый праздник пекла его и очень радовалась. В семье все маму любили и заботились о ней, как о младшеньком ребёнке.
— Оля, завтра же Новый год, — наставительно сказал папа.
— Ох, точно. Как же кекс на Новый год… — вздохнула мама, всплеснув руками.
— Ничего, ма, не нужно сегодня кекс. — Марта погладила её по руке. — Я же точно и не знаю, сегодня день рождения или нет, мне только кажется, что сегодня. Зато мы будем ёлку наряжать!
Мама снова заулыбалась. Папа расставил тарелки с картошкой и сел.
— Ой, картошечка, сто лет не ел! — будто из ниоткуда появившись на свободном месте, сказал Миша.
— Целых сто лет? — переспросил папа. — Я тебе тогда завтра ещё пожарю.
Марта рассмеялась.
— Мишка, рифма к слову «папуля».
— Чистюля.
— Лапуля.
— Кастрюля.
— Так, отставить разговоры.
После картошки пили чай с печеньем и мечтали про ёлку. Вспоминали, кто в прошлом году распутывал гирлянду и кому в этом году распутывать. Бальзам, наевшись, лениво лежал у Марты на коленях и тоже, наверняка, мечтал о ёлке.
— Только мы сначала с Мишкой съездим в рощу, — сказала Марта.
Миша дёрнулся.
— Чего я там в декабре забыл?
— Ничего. Погулять.
— Ну Ма-арта-а. Там же даже снега нет на улице.
— А если поделюсь печенькой с тобой?
— Они, вообще-то, общие.
— А если я тебе песню спою?
— Это какую?
Марта с котом отправилась в комнату и, жутко грянув по клавишам старого, заваленного книгами пианино, пропела импровизированную песню «Пойдём со мной, Мишка, по роще гулять, в красивых ботинках в грязи щеголять». Бальзам от страха спрятался, Миша сказал, что красивых ботинок у него нет, и они с Мартой ещё час наряжались, чтобы идти «щеголять». Марта надела кожаную куртку и обмоталась разноцветным шарфом маминой вязки, Мишка нарядился в рубашку, новогодний свитер и тёплую безрукавку. Папа успел за это время достать со шкафа ёлку, коробок с игрушками и уйти на работу, мама вертелась рядом и гладила кота.
Вышли, когда уже посветлело. Марта выкатила из-под навеса свой скутер и какое-то время к нему приноравливалась, было странно, что так долго не ездила. Наконец, помахав маме в окно, они поехали. Выруливала Марта корявыми, неуклюжими улицами в сторону Мёртвого Донца: на другом берегу, на стрелке с Доном, была Кумженская роща. Переехали через мост, и Марта оставила скутер у гостиницы. У Миши после шлема волосы встали дыбом, и он надел шапку с ушами, а Марта встряхнула тёмные кудри.
Пошли через рощу в сторону мемориала. Лёгкий мороз прихватил землю, и грязи не было. Людей не было тоже — только голые деревья. Марта шла и смотрела по сторонам, голова у неё кружилась от воздуха. Казалось, будто она не была на улице много лет. Ещё совсем недавно она чуть не умерла, а теперь шла и дышала, живая. Чувство это было какое-то невозможное, хоть во всё горло кричи. Марта взмахнула шарфом, словно крыльями и, разбежавшись, «пролетела» между деревьями. Щёки у неё раскраснелись, она обернулась к Мише, улыбаясь.
— А ты идти не хотел, смотри, какая хорошая погода!
— Я кое-что нашёл, — сказал Миша задумчиво и поднял взгляд от телефона.
Марта подошла и заглянула ему через плечо.
— Я попробовал поискать по имени Данте и нашёл аккаунт в инстаграме. Последний пост — за день до твоей операции. И ещё я пролистал до прошлого года, у него, кажется, день рождения тридцатого декабря…
У Марты перехватило дыхание. Она взяла телефон и посмотрела аккаунт. Данте, как мама и говорила, был чуть младше, он ещё учился, судя по всему, на архитектора, большинство постов у него было с фотографиями или зарисовками зданий, залов, мостов. Сам он был солнечный: светловолосый, веснушчатый и на всех фото улыбался.
— Ой, Мишка… — Марта смахнула слезу со щеки. — Это и правда он. Ты представляешь! Какой красивый… Идём!
Она поцеловала брата в щёку и потянула вперёд. Они поспешили выйти к мемориалу, на свет.
— Сними меня, хорошо? Я хочу… Я скажу немного.
Марта стала у мраморных плит с именами и потёрла озябшие ладони, потопталась немного на месте. От волнения сердце стучало во всю силу. Миша начал запись на телефон, и она посмотрела в объектив.
— Привет, меня зовут Марта. Сегодня я жива, потому что мой младший брат Мишка собрал мне деньги на операцию по пересадке сердца и потому что множество людей приняли участие в этом сборе. Вы все спасли мне жизнь, спасибо. А ещё я жива, потому что умер Данте… Дима. Всё, что мне известно — его избили на улице, и врачи установили смерть мозга. Я точно знаю, что он был добрым, я чувствую, потому что он не умер до конца, его сердце бьётся у меня в груди, он теперь часть меня. Если вы знали его, если можете что-нибудь рассказать, свяжитесь, пожалуйста, со мной… Сегодня у него был бы день рождения.
Марта опустила взгляд, а когда подняла, увидела, что пошёл снег. Миша тоже отвёл глаза от экрана и заворожённо смотрел на медленно опадающие хлопья — первый снег этой зимой. Вдруг ощутилась удивительная тишина этого места. Марта взяла Мишину руку к себе в карман, и они молча пошли обратно домой — ёлку наряжать.
@темы: мои писульки, визуализация
